Из главы 13



Я вновь приехал на Ямайку вместе с Патти в 1995 году на День Благодарения. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как я впервые играл там с местными растафарианскими музыкантами. Я пригласил поехать с нами Роба Фрабони с женой, он знал эту команду еще с 1973 года. Все, кто выжили после трудных времен, на тот момент были на месте, и нам представилась уникальная возможность записать их. У Фрабони было кое-какое записывающее оборудование, любезно предоставленное министром культуры Ямайки. Это был дар богов! Роб Фрабони – гений своего дела, он был незаменим, если вам нужно было записывать музыку вне студии. Его знания и возможности позволяли делать записи в самых неожиданных местах, так что дух захватывало. Он один из лучших звукорежиссеров, которых я когда-либо встречал. Он живет в двух шагах от меня в Коннектикуте, мы с ним сделали много записей вместе, в моей студии. Я назвал группу Wingless Angels (Бескрылые Ангелы), это название подсказал мне рисунок, который я сделал в тот год – именно он украшает обложку альбома – фигурка, похожая на летающего Раста. Этот рисунок так и валялся у меня, и однажды кто-то спросил, что это такое, и я брякнул первое, что пришло мне в голову: это бескрылый ангел. В группе произошло пополнение – певица Морин Фримантл, обладательница очень сильного голоса; женский вокал, это вообще-то редкость для Раста.
Вот как она рассказывает о начале нашего сотрудничества.

Морин Фримантл:
Однажды ночью Кейт сидел с Локси в баре «Манговое Дерево» в Стиртауне, а я просто проходила мимо, и Локси окликнул меня: сестра Морин, заходи, выпей с нами. Так я и познакомилась с этим парнем. Кейт обнял меня и сказал: эта сестра похожа на настоящую сестру. Мы выпили за знакомство; я пила ром с молоком. А потом… я даже не знаю, наверное, это была воля Джа. Я вдруг запела. Да, просто начала петь. И Кейт сказал: эта леди должна пойти со мной. Такое никогда не повторяется. Я кружилась в танце и пела. Я пела о любви, о мире, о радости, о счастье, всё это слилось для меня в одно. И это было что-то совсем другое…

Фрабони поставил микрофон в саду, и в начале записи можно было слышать пение сверчков, кваканье лягушек, шум океана прямо за верандой. Слышно, как люди на заднем плане играют в домино. У них в домах нет окон, только деревянные ставни. Это пробуждает сильные чувства, а чувства – это всё. Мы увезли пленки с собой в США. Перед нами стояла задача – сохранить главную суть этой музыки.
Там я и встретился с Блонди Чаплином, он приходил на сессии вместе с Джорджем Ресилом, который потом стал барабанщиком Боба Дилана. Джордж родом из Нью-Орлеана, и в нем намешано множество разнообразных кровей: итальянцы, негры, креолы - представлены все расы. Что удивительно – у него были голубые глаза…
Я хотел привнести в группу более глобальное настроение, и парни отовсюду стали съезжаться ко мне в Коннектикут, чтобы сделать свои наложения. Невероятный скрипач Фрэнки Гэвин, который основал “Dе Dannan”, ирландская фольклорная группа, с ее неповторимым ирландским юмором. И тогда определенные ощущения начали появляться. Конечно, в результате получился некоммерческий альбом, но я сделал то, что должен был сделать, и я до сих пор горжусь этим. Когда я писал эту книгу, еще один альбом был на подходе.

Вскоре после Exile, в музыку пришло очень много новых технологий, и даже самые умные инженеры в мире не понимали, что происходит. Раньше я записывал барабаны на улице, с одним микрофоном, и получал отличное звучание, а теперь, с пятнадцатью микрофонами, барабан звучит так, как будто кто-то топает по жестяной крыше. Тогда все увлеклись технологией, но потом, постепенно стали возвращаться к старому. Я всегда был против технологии, я считаю, что от нее нет абсолютно никакой пользы. Из-за этого запись стала занимать так много времени. Теперь, если у вас нет пятнадцати микрофонов для записи одной ударной установки, вы уже не знаете, что делать. Бас-гитарист выключен из процесса, и все сидят по своим кабинкам. Это совершенно противоречит главному принципу рок-н-ролла, где несколько парней сидят вместе в одной комнате в поисках своего звучания, просто подбирая музыку. Это невозможно сделать по отдельности. Все эти мифические высокие технологии, Долби, стерео, и прочее дерьмо, всё это идет во вред целостности, которая должна быть в музыке. Ни у кого не хватит смелости разрушить ее. И я подумал: а что привело меня к пониманию этого? Именно эти парни, которые записывались в комнате с тремя микрофонами. Они не записывали отдельно барабаны или бас. Они просто записывали то, что звучало в этой комнате. Разделенная на части, музыка лишается чего-то неуловимого. Дух, вдохновение, душа, как бы вы это ни назвали, разве есть такой микрофон, чтобы это уловить? Альбомы 80-х могли бы быть намного лучше, если бы мы поняли это тогда, и не повелись бы на модные технологии. В Коннектикуте, в подвале моего дома, Роб Фрабони создал студию под названием “Комната L”, потому что она имела L-образную форму. Целый год, с 2000 по 2001 я помогал Робу строить ее. Мы установили микрофон, повернув его к стене; мы не стали устанавливать их ни напротив инструментов, ни напротив усилителя. Мы пытались добиться, чтобы звук отражался от потолка и от стен, а не шел от каждого инструмента отдельно. На самом деле, нам не нужна была студия, нам была нужна комната, просто место, куда можно поставить микрофоны. Мы приобрели классный рекордер Stephens, один из самых точных записывающих устройств в мире, по внешнему виду напоминающий какой-то навороченный агрегат из фильма Кубрика “2001”.
11 сентября 2001 года мы записывали песню под названием "Love Affair", вместе с моей бывшей пламенной любовью, Ронни Спектор, и нам пришлось прервать запись на середине…
Если работать исключительно со Stones, можно замкнуться в тесных рамках. То же самое можно сказать, если работаешь только с Winos. Я считаю, что очень важно выходить за эти рамки. Я работал с Норой Джонс, с Джеком Уайтом, Тутсом Хаббертом – с ним вместе мы записали две или три версии "Pressure Drop".


with Tom Waits

Одним из первых, с кем я начал сотрудничать еще в середине 80-х, был Том Уэйтс. Он один из самых лучших парней, и один из самых оригинальных писателей. В глубине души я всегда мечтал поработать с ним, я считал, что это будет очень интересно.
Том Уэйтс прекрасно об этом рассказывает. Он немного льстит мне.

Том Уэйтс:
Мы делали Rain Dogs. Я тогда жил в Нью-Йорке, и кто-то спросил у меня, с кем бы я хотел сыграть на записи моего альбома. И я сказал: как насчет Кейта Ричардса? Я просто пошутил. Это всё равно, что назвать Каунта Бейси или Дюка Эллингтона, ну, вы понимаете? Я тогда писался на Island Records, а Крис Блэквелл знал Кейта еще с Ямайки. Кто-то начал набирать его номер, а я закричал: нет, нет, не надо! Но было слишком поздно. И вот мы получаем ответное сообщение: “Хватит ждать. Давай сделаем это”. И вот, он появился в RCA, в огромной студии с высокими потолками, с ним был Алан Роган, который таскал за ним его гитары, они привезли около 150 гитар. В нем чувствовалось большое уважение к процессу. Если ты любишь музыку, то хочешь, чтобы и музыка любила тебя. Я понял, что у нас с Кейтом одинаковые взгляды на творчество. Не вы пишете музыку, а она пишет вас. Вы всего лишь ее инструмент, ее флейта, или труба, вы ее струны. Кейт – яркий тому пример. Он как чугунная сковорода, сделанная из цельного куска металла. Он может раскалиться докрасна, но он никогда не трескается, только меняет цвет. У меня уже сложилось представление о нем как о музыканте, по его альбомам, но реальность превзошла мои ожидания. Мы, как пара гиен, кружили вокруг друг друга, смотрели в землю, смеялись, и потом вдруг у нас начало что-то получаться. Он обладает безошибочным чутьем, как хищник. Он сыграл в трех песнях на моем альбоме: "Union Square", "Blind Love", где мы поем вместе; на "Big Black Mariah" он играет большую ритмическую часть. Это подняло мой альбом на более высокий уровень, как я считал, и меня даже не волновало то, как он будет продаваться… Потом, несколько лет спустя, мы вновь встретились в Калифорнии. Мы каждый день приходили вместе в маленькую студию под названием Brown Sound. Это было старое фанковое место для репетиций, без окон, с ковром на стене, пропахшим бензином. Мы начали писать. Когда вы расслаблены и чувствуете себя свободными в обществе друг друга, вы можете делиться самыми неожиданными идеями, которые приходят вам в голову. Я помню, как по пути в студию я записал на магнитофон воскресную баптистскую проповедь, которую передавали в тот день по радио. Проповедь носила название “Инструменты Плотника”! В ней говорилось о том, как плотник открывает свою сумку и достает из нее инструменты… Мы с Кейтом долго смеялись по этому поводу. А потом он дал мне послушать в записи песню “Иисус любит меня”, которую спел на репетиции Аарон Невилл, просто а-капелла. Он любит исконную, необработанную музыку, например музыку зулусов и пигмеев, тайную, сакральную музыку, которая не поддается классификации. Мы с ним написали целую кучу песен, одна из них называлась "Motel Girl", а другая "Good Dogwood". А когда мы написали "That Feel" – я вставил ее в свой альбом Bone Machine. Больше всего я люблю его Бескрылых Ангелов. Эта запись просто снесла мне башню. Потому что первое, что вы слышите, это кваканье лягушек, и вы сразу переноситесь туда, где это записывалось. В этом альбоме слышится неповторимый звук Кейта. Даже более, чем я услышал при личной встрече с ним. Во многих отношениях он простой работяга. Он похож на моряка. Я нашел некоторые высказывания о музыке, которые, как мне кажется, очень подходят для музыки Кейта. В старину говорили, что звуки гитары способны излечивать многие болезни, например мигрень или эпилепсию. В наше время чудеса в дефиците. Кажется, Кейта до сих пор завораживают эти звуки, иногда он останавливается, держа гитару в руках, и некоторое время просто смотрит на нее, словно восхищаясь ею. Как все великие явления в этом мире – женщины, религии, небо – это не перестает удивлять вас.
. . . . . . . . . .



Еще одна замечательная певица, девушка моего сердца, моя невеста, с которой меня повенчал рок-н-ролл, Этта Джеймс. Она делала записи с начала 50-х годов, она пела в стиле doo-wop, и с годами значительно расширила свой диапазон. Это один из тех голосов, услышав который по радио, вы не пройдете мимо; а если увидите пластинки Этты Джеймс в магазине, то обязательно купите их. 14 июня 1978 года мы играли с ней вместе. Она выступала со Stones в Capitol Theatre, в Нью Джерси. Этта, как и я, была наркоманкой. Мы сразу нашли с ней общий язык. Я думаю, в тот конкретный момент она была чистой, но это не имело значения. Нам достаточно было один раз взглянуть друг другу в глаза, чтобы всё понять. У нее невероятный голос, который может затянуть вас в ад, или вознести к небесам. Мы сидели с ней в гримерке и, как все бывшие наркоманы, говорили о наркотиках. Обсуждали вечный вопрос – почему мы это делали? Обычный самоанализ. Дело дошло до того, что мы с ней сыграли свадьбу за кулисами. В шоу-бизнесе это означает, что вы как бы женаты, хотя на самом деле не связаны брачными узами. Мы дали друг другу клятву верности на лестнице, ведущей на сцену. Мы обменялись кольцами. Я решил, что теперь ее имя будет Этта Ричардс. Она поймет, что я имею в виду.



Когда родились Теодора и Александра, мы с Патти жили в Нью-Йорке на Четвертой Улице, и мы решили, что это не лучшее место для воспитания детей. Я купил участок земли в Коннектикуте, чтобы там построить дом. Почва там почти такая же, как в Нью-Йоркском Центральном парке – большие плоские плиты сланца и глыбы гранита, выступающие из земли, покрытые густым лесом. Нам пришлось взрывать тонны больших камней, чтобы сделать фундамент, в связи с этим я дал имя нашему дому - Camelot Costalot. Переехать в новый дом мы смогли только в 1991-м году. Дом расположен рядом с заповедником, это была земля древних захоронений индейцев. Когда-то здесь охотились ирокезы, а в дремучем лесу вполне могли обитать духи предков. У меня есть ключ от дальних ворот, которые ведут из моего сада прямо в лес, и мы частенько выходим туда погулять. Там, в лесу есть очень глубокое озеро с водопадом. Однажды мы пошли туда с Джорджем Ресилом, когда работали вместе, в 2001-м году. Сначала у нас не было намерения рыбачить, но мы, как Том Сойер и Гекльберри Финн, увидели там огромную рыбу, которая называется оскар, и загорелись желанием поймать ее. Эта рыба очень вкусная. Джордж, большой эксперт в рыболовном деле, утверждал, что такая рыба не водится севернее Джорджии. Тогда я сказал: давай ловить на другой крючок! И вдруг я почувствовал сильный рывок с той стороны моей лески. Когда я притянул леску к себе, оказалось, что это огромная черепаха, которая вцепилась зубами в мою рыбу, пойманную мной на крючок. Черепаха была здоровенная, как бык, зеленая и скользкая. Это было всё равно, что встретиться лицом к лицу с динозавром. На наших лицах застыло выражение ужаса, жаль, не было видеокамеры, чтобы заснять этот момент. Шея этого существа была длиной три или четыре фута, ему было, наверное, около трех сотен лет. Мы с Джорджем как будто вернулись в пещерные времена. Боже мой! Дело принимало серьезный оборот. Эти твари очень злобные. Им ничего не стоит откусить вам ногу. Я бросил удочку, взял камень, и долбанул это чудище по панцирю. “Посмотрим, кто кого, чёрт тебя возьми!” Это подействовало, и он скрылся под водой. Эти существа, обитающие на глубине, очень старые и огромные; своим видом они внушают людям леденящий страх. Они живут очень долго, и, возможно, этот еще застал ирокезов, когда в последний раз всплывал на поверхность.



С тех пор я больше не занимаюсь браконьерством. Я живу как джентльмен. Слушаю Моцарта, читаю очень много книг. Я ненасытный читатель. Обычно я начинаю читать что-нибудь, а если мне это не нравится, тут же бросаю. Когда речь идет о фантастике, это Джордж Макдональд Фрейзер, Флэшманс, и Патрик О'Брайан. Я влюбился в его литературный стиль с первой же книги – “Хозяин морей”. Уже позже я прочел о Нельсоне, в Наполеоновские времена, там, в основном, описываются человеческие взаимоотношения. Когда люди долгое время находятся на корабле, в замкнутом пространстве, посреди открытого моря, это дает большие возможности для раскрытия их характеров. Он прекрасно описывает такие ситуации, и меня это восхищает. Речь идет о дружбе, о товариществе. Джек Обри и Стивен Мэторин всегда немного напоминали мне Мика и меня. История Британского флота в тот период, это моя тема. Флот был в то время сильнее, чем армия, и там служили парни, которых призвали на службу в принудительном порядке. Чтобы заставить всю эту машину работать, необходимо было сколотить крепкую команду из горстки подневольных людей; и это очень напоминало мне Rolling Stones. Я всегда читаю историческую литературу. Времена Нельсона и Вторая Мировая война – на первом месте в моем списке. Но также я читаю и о Древнем Риме, и кое-что о Британских колониях, о Великой Игре, и всё в таком духе. У меня прекрасная библиотека, составленная из книг по этой теме. Книги стоят на деревянных полках, доходящих до потолка. Однажды я решил взять с полки одну книгу. Никто не верит, что я искал книгу Леонардо да Винчи по анатомии. Это большая книга, а большие книги стоят у меня на самой верхней полке. Я взял стремянку и полез наверх. Эти полки с очень тяжелыми книгами держатся на маленьких креплениях. Когда я коснулся полки, крепление не выдержало и сорвалось, и вся эта куча книг полетела мне в лицо. Бум. Я упал, ударившись при этом головой об стол. Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания, может полчаса, а когда очнулся, почувствовал боль. Вокруг меня валялись огромные тома книг. Я бы посмеялся над собой в тот момент, но не мог, потому что было слишком больно. Я как бы получил ответ на вопрос: “что бы вы хотели узнать об анатомии?..” Я пополз вверх по лестнице, задыхаясь. Я только подумал: не буду сейчас будить свою старушку, подожду до утра, и тогда посмотрим, что к чему. На утро стало еще хуже. Патти спросила: “Что случилось?” - “Я просто упал. Я в порядке”. Но всё это время я не переставал задыхаться. Только через три дня я сказал: “Дорогая, мне нужно провериться”. Всё было далеко не в порядке – оказалось, что у меня проколото легкое. Наш тур по Европе, который должен был начаться в Берлине, в мае 1998 года, был отложен на месяц. Это был один из немногих случаев, когда из-за меня задержали гастроли. А еще через год, у меня произошло то же самое, только с другой стороны. Мы тогда только прибыли в Сент-Томас на Виргинских островах, и там я поскользнулся на подсолнечном масле. Я хотел заглянуть через забор, подставил попавшийся мне под руку горшок, залез на него, нога у меня соскользнула, и я упал – хрясть. У моей жены были обезболивающие таблетки – перкодан, и я глотал их горстями. Я даже не знал, что я сломал три ребра, и у меня проколото легкое с другой стороны, пока месяц спустя меня не послали на медкомиссию перед туром. Мы все регулярно проходим медкомиссию – разные анализы, тесты на беговой дорожке, и прочее. И когда мне сделали рентген, врач сказал мне: “Между прочим, у вас были переломы ребер и перфорация легкого с правой стороны. Но теперь уже всё зажило, и это не имеет значения”.

Когда я дома, я готовлю себе сам, обычно картофельное пюре с сосисками. Или другие, чисто английские блюда. В отличие от других людей, за годы, проведенные в дороге, я привык питаться во внеурочное время. Я ем только тогда, когда я голоден, хотя это не принято в нашей культуре. Перед выходом на сцену мне не хочется есть, а после концерта нужно подождать еще час или два, пока не уляжется адреналин, а это бывает не раньше трех часов ночи. Тогда можно и поесть, если проголодался. Нас с детства приучили к трехразовому питанию, это было придумано во времена индустриальной революции. Раньше такого не было. Нас всех строили: “Перерыв на обед!” Для того и существует школа. Забудьте про математику, географию, историю, нас готовили к тому, чтобы мы работали на заводах и фабриках. Звучит гудок – и вы идете обедать. То же самое для офисных служащих, даже если ты дослужился до премьер-министра. Это очень плохо – съедать большое количество пищи за один прием. Лучше есть понемножку, через каждый час или два, там пожевать что-нибудь, здесь перекусить. Это лучше для организма… Чтобы готовить, необходимо терпение. Когда я готовил “Goats Head Soup”, я делал это медленно, не торопясь.
Мой дедушка Гус умел готовить необыкновенный “пастуший пирог” [название картофельной запеканки с мясом – Прим.перев.], это было настоящим произведением искусства. Никто не мог приготовить такой же, всегда получалось не то. Я до сих пор пытаюсь готовить по его рецепту… Тони Кинг, который работал со Stones и с Миком еще с 60-х, расскажет случай, когда кто-то без спроса съел мой пастуший пирог.

Тони Кинг:
В Торонто, во время тура Steel Wheels, нам в обеденный зал по заказу доставили пастуший пирог. В зале были только охранники. Когда Кейт подошел к столу, он обнаружил, что кто-то уже отрезал кусок пирога раньше него. Он потребовал, чтобы ему назвали имена всех людей, которые ели его пирог. Тогда Джо Вуд стала бегать и спрашивать у всех, кто ел пирог. Все отрицали свою вину, конечно, кроме охранников, которых там было много, и они просто не могли это отрицать. Я тоже не признался, хотя и мне достался кусочек. Кейт сказал: “Я не выйду на сцену до тех пор, пока сюда не привезут новый пирог”. Пришлось снова заказывать пирог, и ждать, пока его приготовят и доставят. Я сказал Мику: “Шоу задерживается, потому что Кейт не хочет выходить на сцену, пока не получит свой пастуший пирог”. Мик сказал: “Ты это серьезно?” – “Думаю, на этот раз, да” – ответил я. Наконец, нам по рации передали: “Пастуший пирог уже в здании!” Его пронесли через весь зал и поставили в раздевалке Кейта. Он только воткнул в него нож, и, не съев ни кусочка, пошел на сцену. Он просто хотел надрезать корочку. С тех пор, каждый раз ему стали привозить его пирог прямо в его раздевалку, чтобы он был спокоен.

Теперь это уже стало моим известным правилом во время гастролей. Никто не имеет права трогать мой пирог раньше меня. Не ломай корочку, детка. Это записано в контракте. Если вы заходите в мою комнату, и там стоит теплый и еще нетронутый пирог, единственный человек, который может нарушить целостность его корки, это я. Все эти прожорливые раздолбаи так и норовят урвать кусок от моего пирога. Честно говоря, я придумал это правило просто шутки ради. Потому что я очень редко ем перед выходом на сцену. Это худшее, что можно сделать перед выступлением, по крайней мере, для меня. Трудно играть "Start Me Up" на полный желудок, тем более, когда предстоит работать еще два часа. Просто я хочу, чтобы пирог стоял у меня на столе на тот случай, когда мне понадобится немного подзаправиться. Это особенность моего обмена веществ – мне постоянно нужно топливо.

Когда моя дочь Анджела выходила замуж за Доминика, своего жениха из Дартфорда, в 1998 году, мы устроили грандиозную вечеринку в Редлансе. Доминик приехал в Торонто просить моего благословения на брак с Анджелой, и я продержал его там без ответа две недели. Бедный парень. Я знал, чего он хочет, а он не знал, что я это знаю, и ему никак не удавалось найти нужный момент, чтобы обратиться ко мне, а я всё время избегал разговора с ним. Я должен был вот-вот отправиться в тур. Каждое утро Анджела спрашивала его: ну, ты поговорил с ним?, а он отвечал: нет. В конце концов, однажды утром, когда тянуть было уже некуда, я сказал: чёрт возьми, конечно, ты можешь жениться на ней, и швырнул ему свой браслет с черепом, как подарок на память. На свадьбу собралась толпа самых разнообразных людей: друзья Анджелы из Дартфорда, мои товарищи по предстоящему туру, семья Дорис, родственники, с которыми мы не виделись много лет. Музыкальную программу открывала группа барабанщиков, играющая на жестяных бочках, потом Бобби Киз, который знал Анджелу всю ее жизнь, играл "Angie", когда она шла к алтарю, Лиза и Блонди пели, а Чак Ливелл играл на рояле. Бернард Фаулер зачитал соглашение, он был немного шокирован, что его не попросили спеть, но Анджела сказала, что ей нравится его голос, когда он просто говорит. Блонди спел "The Nearness of You", потом Ронни, Бернард, Лиза, Блонди и я, мы все играли и пели.

l:

December Child писал(а):Эти существа, обитающие на глубине, очень старые и огромные; своим видом они внушают людям леденящий страх. Они живут очень долго

December Child

Огромное спасибо! Очень интересная характеристика от Тома Уэйтса и история с пирогом. Улыбнуло.

Это странно, учитывая характер моей работы, что у меня всегда были собаки, начиная с 1964 года. Когда родился Марлон, у нас был большой волкодав по кличке Сиф, и еще Рэтбег, собака, которую я вывез контрабандным путем из Америки. Я провез его в своем кармане, и он всю дорогу тихо сидел там и не высовывался. Я подарил его своей маме, и он прожил у нее очень много лет. Я был в разъездах, месяцами не бывал дома, но то время, когда он был маленьким щенком, связало нас навсегда. Сейчас у меня есть несколько собак, они не знакомы друг с другом, потому что живут по разные стороны океана, но мне кажется, они узнают друг друга по запахам, которыми пропитана моя одежда. Я знаю, что в случае чего, я могу рассчитывать на их клыки. Когда я остаюсь наедине с моими собаками, я всё время разговариваю с ними. Они прекрасные слушатели. Я бы, наверное, умер без них. У меня дома в Коннектикуте живут собаки разных пород – старый золотистый лабрадор по кличке Пампкин и два молодых французских бульдога. Одну из этих собачек, когда они были щенками, мы взяли для Александры, и назвали ее Этта, в честь Этты Джеймс. Патти так ее полюбила, что пришлось купить и ее сестру, которая оставалась одна в клетке в зоомагазине. Мы назвали ее Сахар - "Sugar on the Floor", один из лучших альбомов Этты Джеймс. Еще один известный пёс в истории Stones – Рас, сокращенное имя от Распутин, маленький дворняга, обладающий необыкновенной харизмой и очарованием, каких я мало у кого встречал. У него темная история – в конце концов, он русский. Вместе с тремя или четырьмя сотнями бродячих собак, он рылся в мусорных баках около стадиона «Динамо» в Москве, где мы гастролировали тогда, в 1998 году. Россия в то время переживала упадок экономики, и в городе развелось много собак, выброшенных на улицу, они все бегали по городским свалкам. Это была собачья жизнь! И вот, когда наша команда занималась установкой сцены, он подходил к монтажникам и как мог, старался привлечь их внимание. Они прикормили его, и на какое-то короткое время он стал для них вроде талисмана. Затем он проложил себе путь на кухню, потом проник в костюмерные комнаты и в гримерный отдел. Ему приходилось вести ежедневную борьбу за пропитание, поэтому выглядел он не лучшим образом (и мне это очень знакомо); в конце концов, он растрогал чёрствые людские сердца. Когда Stones пришли на саунд-чек, Крисси Кингстон, которая работала у нас костюмером, стала рассказывать мне об этой удивительной дворняжке. Люди из нашей команды видели, как его отгоняли ударами и пинками, но он всё равно возвращался. Они были восхищены его стойкостью, и взяли его к себе. “Ты непременно должен увидеть его” – сказала Крисси. Это был наш первый концерт в России, и собаки не входили в список достопримечательностей, которые я собирался здесь посмотреть. Но я знал Крисси, она не станет говорить зря. Она была так взволнована, в ее глазах стояли слезы, и я подумал, что здесь что-то серьезное. Тео и Алекс тоже были там, и они стали уговаривать меня: “Папа, папа, ну пожалуйста, взгляни на него!” Их слёзные голоса могли разжалобить любое сердце, даже собачье. Я почувствовал, к чему всё идет, но уже ничего не мог сделать. “О’кей, приведите его сюда”. Через несколько секунд Крисси вернулась с черным терьером, это был самый паршивый пёс, из всех, каких я когда-либо видел. Облако блох витало вокруг него. Он сел напротив и уставился мне прямо в глаза. Я в ответ тоже стал пристально смотреть ему в глаза. Он даже не дрогнул. “Оставьте его у меня. Посмотрим, что можно будет сделать”. Не прошло и минуты, как в мою комнату ввалилась целая делегация от нашей команды, здоровые парни, все в татуировках, бородатые, они со слезами на глазах благодарили меня. “Спасибо, дружище! Этот чёртов пёс уже достал всех нас!” Я понятия не имел, что мне с ним теперь делать. Но, в конце концов, шоу могло продолжаться. Казалось, пёс почуял свою победу, и начал лизать мне руки. Этим он подкупил меня окончательно. Патти посмотрела на меня с любовью и отчаянием. Я пожал плечами. Это была целая история – делать его снимки, оформлять бумаги, визы и всё остальное, и в итоге он вылетел в Соединенные Штаты. Счастливая собака! Он живет там как царь Коннектикута, они мирно сосуществуют вместе – Пампкин, кот Тостер, и бульдоги.
Раньше у меня была еще птица майна, и это был не очень приятный опыт. Когда я включал музыку, она начинала на меня кричать. Это было всё равно, что жить со старой, сварливой тётушкой. Эта тварь была вечно всем недовольна. Может, птичка была слишком обкуренной из-за того, что мои гости постоянно курили при ней траву. Это было единственное животное, которое мне пришлось отдать. Жить с этой птицей, которая никогда не закрывала свой клюв - для меня это было похоже на жизнь с Миком в одной комнате. У меня есть кое-какие записи с голосами птиц в клетке. Однажды я случайно выбросил в мусор попугайчика, который жил у Ронни. Я принял его за игрушку, типа кукушки в часах, у которой заел механизм. Клетка с птичкой висела у Ронни в дальней комнате, и это чёртово существо сидело и ни на что не реагировало, лишь издавало постоянно повторяющийся пронзительный крик. Тогда я просто взял и выкинул его. Свою ошибку я понял слишком поздно. “Слава Богу!” – была реакция Ронни, когда он узнал. Он терпеть не мог эту птицу. Мне кажется, Ронни не очень-то любит животных, несмотря на то, что он окружен ими. Он большой любитель лошадей. У него в Ирландии есть конюшня, в ней четыре или пять жеребцов, но когда говоришь ему: “Рон, давай прокатимся верхом”, - он даже близко не подойдет к ним! Он любит их на расстоянии, особенно, когда лошадь, на которую он поставил, пересекает финишную черту первой. Так зачем ему нужно всё это дерьмо, этот конский навоз, эти трехногие кобылы? Он сказал, что это цыганская натура в нем. Ромалы. Однажды в Аргентине мы с Бобби Кизом поехали кататься на лощадях, и взяли с собой Ронни. Если у вас нет достаточного опыта верховой езды, ваша задница, несомненно, будет болеть. Мы поскакали через пампасы, и Ронни проклял всё на свете. “Но ведь у тебя были свои лошади, Рон! Я думал, ты любил их”. Мы с Бобби просто помирали со смеху над ним. “А вот Джеромино, нужно немножко дать ему пинка”.

Мы жили в Коннектикуте, и, насколько это возможно, вели нормальную жизнь. Тео и Алекс ходили в местную среднюю школу. У Патти довольно широкий круг общения. Там же неподалеку, живет наша племянница Мелена, которая вышла замуж за Джо Сорена. Мы делали домашнее вино у них в гараже, и под конец там была такая сцена – мы все, сняв носки, залезли в ванну с виноградом и давили его ногами, приговаривая при этом: “У нас будет хороший урожай”. Это было очень весело. Мне уже приходилось делать это во Франции, раз или два, и это очень прикольно, когда виноградины лопаются у вас между пальцев.
Семья Хансен очень большая, они часто собираются вместе и едут в поход с палатками, обычно в такие неожиданные места, как Оклахома. Я ездил с ними два или три раза. Стоит вам только выехать из Нью-Йорка, и вы сразу попадаете в Оклахому. В одном из этих путешествий, слава Богу, что я был с ними, иначе они бы утонули или остались бы без огня. В тот раз начался какой-то невероятный ливень, и нас всех чуть не смыло – обычное дело для палаточных походов. Мне почему-то всегда приходилось мокнуть под дождем. На этот раз мой опыт бой-скаута очень пригодился. Рубите это дерево! Будем делать из него колышки для палатки! Я очень хорошо умею добывать огонь. Я не просто поджигатель, я пироман.

Из моей записной книжки, 2006 год:
Я женат на самой прекрасной женщине. Элегантная, грациозная, и в то же время очень земная, такую больше не найдешь нигде. Умная, практичная, заботливая, но очень горячая. Должен сказать, ее практичность и логика часто ставят меня в тупик. Она вносит порядок в мою беспорядочную жизнь, и это идет вразрез с моей привычкой к кочевой жизни. И хотя логика в корне противоречит моей сущности, я ценю это. Я преклоняюсь перед ней, с грациозностью, на которую я только способен.

Никогда не забуду, как однажды мы с детьми отправились в Южную Африку на сафари, и там крокодил чуть не откусил мне руку, я был на волосок от досрочного выхода на пенсию. Мы вырвались туда на два или три дня, во время тура Voodoo Lounge, и взяли с собой Бернарда Фаулера и Лизу Фишер. В этом сафари-парке все сотрудники были белыми, это были бывшие тюремные охранники. А большинство заключенных, очевидно, были черными. Их там явно не приветствовали. Это читалось на лице бармена, когда Бернард или Лиза заказывали двойную порцию виски. Мандела был освобожден из тюрьмы пятью годами раньше. Лиза и Бернар поехали на землю своих предков, искать свои корни, а вернулись оттуда по-настоящему разочарованными. Им дали понять, что чёрным там не рады. Казалось, ничего не изменилось со времен апартеида.

В одно прекрасное утро, после бессонной ночи, когда я, наконец, заснул на часок, они схватили меня в охапку и положили на заднее сиденье открытого грузовика, хотя я был явно не готов к путешествию. Я пребывал не в лучшем расположении духа, тем более, что всю дорогу меня трясло, я вовсе не был в восторге, типа: “О, мой Бог, это Африка!” Мы ехали по равнине, покрытой кустарником. Внезапно машина остановилась, свернув немного в сторону от дороги. Почему мы остановились здесь? Там была какая-то скала с пещерой. И в этот момент передо мной возникло видение – это был бородавочник. Вся его морда была испачкано грязью, он стоял и фыркал, прямо передо мной. Все что мне было нужно сейчас - это его клыки, и он смотрел на меня своими маленькими красными глазами… Это было самое ужасное существо, которое я когда-либо видел, особенно в такое время суток. Первый раз я лицом к лицу столкнулся с дикой природой Африки. Всё это, конечно, было интересно наблюдать, но не спросонья и не с похмелья. Потом мы опять тряслись по дороге. Нашим гидом был очень приветливый черный парень по имени Ричард. “Посмотрите сюда” – сказал Ричард, указывая на какую-то большую кучу на дороге. Это было слоновье дерьмо. Вдруг прямо из этой кучи вылетел белый голубь. Эти птицы следуют за слонами и питаются непереваренными семенами, которые содержатся в слоновьих экскрементах. Их перья покрыты особым жиром, так что дерьмо к ним не пристает. Они ныряют в эту кучу, и проводят там много часов, они способны дышать в таких условиях. Реально, они едят говно. Но он выпорхнул оттуда совершенно чистый, как голубь мира. Мы обогнули эту кучу и поехали дальше. Вдруг дорогу нам преградил огромный слон. Он деловито вырывал с корнем высокие деревья и сгребал их в охапку. Он удостоил нас одним беглым взглядом, как бы давая понять: я очень занят, и продолжал рвать деревья. Одна из моих дочерей сказала: “Смотри, папа, у него пять ног!” А я сказал: “Шесть, если считать хобот”. Его член свисал до самой земли, примерно одиннадцать футов длиной. Я почувствовал себя униженным. Думаю, этот ствол был заряжен. И в самом деле, на обратном пути Ричард сказал: посмотрите сюда, на землю, и мы увидели громадные слоновьи следы, и борозду от его члена посередине. Мы видели нескольких гепардов. Мы догадались, что они где-то рядом, потому что на дереве болталась туша убитой антилопы – гепард затащил ее туда и спрятал наверху в ветвях. Потом мы увидели стадо буйволов, их было около трех тысяч. Это удивительно! Один из них решил посрать, и не успело его говно упасть на землю, как другой, идущий за ним, подхватил его на лету и съел. Они пили собственную мочу. Вокруг них летали мухи. И в довершении ко всему, мы увидели прямо перед нами, что у одной самки начались роды, и все эти быки стали драться за плаценту. С нас было довольно, и мы повернули назад. На обратном пути наш бестолковый водитель остановился возле какой-то лужи, вышел из машины, взял палку – “Эй, посмотрите сюда!” И тычет в эту лужу. Я немного перегнулся через борт машины, мои руки свесились вниз, и вдруг я почувствовал горячее дыхание и услышал лязг зубов, я увидел челюсти этого крокодила, который, пытался схватить меня и, должно быть, промахнулся всего на дюйм. Я чуть не убил парня. Никому не пожелал бы почувствовать дыхание крокодила. Потом мы нарвались на нескольких гиппопотамов, которые мне очень понравились. Но со сколькими божьими созданиями я еще столкнусь в этот день, пока мне удастся хоть немножко поспать? На самом деле, я не могу сказать, что это было потрясающе. Это ретроспективное удовольствие. Что больше всего огорчило меня – это отношение белых к Бернарду и Лизе. Это испортило мне всё впечатление от поездки.

December Child

Вновь огромное спасибо за очередной рассказ Кита. Очень эмоциональный фрагмент во многом характеризующий нашего героя. Личность Ричардса вырисовывается для меня все более рельефно, обрастая новыми душевными красками, чертами говорящими о стойкости, мудрости, непосредственности и еще целой палитре эмоциональных взрывов.

December Child
Спасибо!
Что-то, Кит тут напутал про Динамо.
Концерт в Лужниках был, и репитиции там же.

AlexGB писал(а):Что-то, Кит тут напутал про Динамо.
Концерт в Лужниках был, и репитиции там же.

Да, нет сомнения, что дело происходило в Лужниках, и сцену строили именно там.

В начале нового тысячелетия Мик решил открыть Центр Мика Джаггера в Дартфорде, в гимназии, где он учился. До меня стали доходить слухи, оказавшиеся впоследствии необоснованными, что там открыли еще крыло Кейта Ричардса, без моего разрешения, в моей бывшей школе, в Дартфорде. Я уже был готов лететь туда на вертолете и написать на крыше крупными буквами: “EXPELLED” ("ИСКЛЮЧЕН"). Вскоре после этого события, когда Мик торжественно перерезал ленточку, он позвонил мне и сказал: “Я должен сказать тебе это сейчас – Тони Блэр настаивает, чтобы я принял рыцарство”. “Ты можешь отказаться, если захочешь” – был мой ответ. Я оставил всё как есть. Было непонятно, зачем Мик это делает; этим он подрывал свой авторитет. Я позвонил Чарли. Что это за фигня насчет рыцарства? Он сказал: ну, ты знаешь, он всегда этого хотел. Я сказал: нет, я этого не знал. Такое мне никогда не приходило в голову. Неужели я плохо знал своего друга? Мик, которого я знал с детства, сказал бы им: засуньте все ваши несчастные почести себе в задницу. Большое спасибо, но мне это не нужно. Принять это было бы унизительно. Это называется “почетный список”, но у нас и без этого достаточно заслуг. Признание публики – вот лучшая наша заслуга. Ты собираешься принять почести от системы, которая пыталась упечь тебя в тюрьму ни за что ни про что? Я имею в виду, если ты можешь простить их за это ... Для Мика всё больше и больше значила его классовая принадлежность, но я никогда не думал, что он вляпается в это дерьмо. Возможно, это был очередной приступ LVS (синдрома ведущего вокалиста). У них там произошла путаница с датами, и вместо королевы, Мик получил посвящение от принца Чарльза, наследника престола, и я думаю, что по этой причине он должен называться не “sir”, а “cur” [cur – человек низкого происхождения, дурно воспитанный (англ.) – Прим.перев.] По крайней мере, в отличие от других новоиспеченных рыцарей, он не настаивает, чтобы его называли Сэр Мик. Но мы посмеиваемся по этому поводу за его спиной. Что касается меня, то я никогда не буду Лордом Ричардсом, я буду грёбанным Королём Ричардом IV, причем IV произносится как “ай-ви”.



Несмотря на всё это, а может, благодаря тому, что Мик, наконец, расслабился, 2004-й год был лучшим годом, который мы провели с ним вместе, за последние Бог знает сколько лет. Не знаю, в чем причина, но он стал гораздо свободнее. Может, всё дело в его личностном росте и реализации. Я думаю, на это в значительной степени повлияло то, что произошло с Чарли. Я приехал к Мику в его дом во Франции, в 2004-м году, мы собирались вместе работать над новым альбомом – первым за восемь лет - который мы потом назвали “A Bigger Bang”. Мы с Миком сидели вместе, с акустическими гитарами, пытаясь сочинять какие-то песни. Был первый или второй день, когда нам пришло сообщение об этом несчастье. Мик сказал: о, Боже, Чарли заболел раком. Наступила тягостная пауза, мы задумались, что нам теперь делать? Это был сильный шок для меня, как и для всех. Мик сказал: может нам пока остановить работу и подождать Чарли, а потом посмотрим? Я подумал минуту и сказал: нет, давай начнем. Сейчас мы только сочиняем песни, и Чарли нам пока не нужен. Чарли бы очень огорчился, если б узнал, что мы прекратили работать из-за того, что он в данный момент выведен из строя. Это не принесло бы ему пользы. Главное, у нас уже есть кое-какие песни, есть над чем работать. Запишем несколько из них, и пошлем пленки Чарли, он послушает, и будет в курсе, на каком этапе мы находимся. Так мы и сделали. У Мика прекрасный замок, в трех милях от Луары, окруженный чудесным виноградником, с винными погребами под ним, там хранятся вина многолетней выдержки крепостью сорок пять градусов. Настоящий замок капитана Хэддока, очень в духе Herge. Мы очень сблизились с Миком за время нашей плодотворной работы. На этот раз обошлось почти без капризов и перепадов настроения. Когда у вас есть настоящее желание работать вместе, вы найдете способ, как это сделать, несмотря ни на что . Я так считаю: если вы работаете с парнем уже более сорока лет, не может всё и всегда идти гладко, не так ли? Это как в браке, вы должны пройти через много испытаний.

Я перебазировался с Ямайки на Parrot Cay, это место в Терксе, на Кайкосских островах, к северу от Доминиканской Республики. Это место нисколько не похоже на Ямайку, но моя семья не хотела жить на Ямайке, потому что это уже становилось опасным. На Parrot Cay, напротив, царили мир и спокойствие, ничем не нарушаемое, даже попугаями. В тех краях никогда не было ни одного попугая. [Parrot – попугай (англ.) – Прим.перев.] Название Parrot Cay, видимо, произошло от Pirate Cay, от “инвесторов” прошлых лет. Сюда приезжают мои дети и внуки, а я провожу здесь много времени. Я слушаю американскую радиостанцию, которая двадцать четыре часа в сутки передает рок 50-х годов, иногда переключаюсь на другую волну, могу поймать хип-хоп, ретро-рок, у меня большой выбор…

Я записал в своем блокноте:
Когда живешь здесь месяц или около того, начинаешь замечать странную цикличность происходящего вокруг. В течение недели эскадрильи стрекоз демонстрируют шоу, достойное Фарнборо, затем - исчезают. Потом, в течение нескольких дней, стаи маленьких оранжевых бабочек начинают опылять цветы. Кажется, в этом есть какая-то закономерность. Я живу здесь вместе с различными особями – две собаки, один кот, Рой (Мартин) и Киоко, его японская леди (или наоборот, Киоко с Роем, ее Восточным Сокровищем). Затем Ика, красивая (но неприкасаемая) балийская служанка. Храни ее Господь! Мистер Тимоти, приветливый местный черный человек, который следит за садом, у него можно приобрести пальмовые корзины, которые плетет его жена. А еще бесчисленные гекконы (всех размеров), и, вероятно, одна или две крысы. Тостер, наш кот, охотится за живностью. Он ловит больших мотыльков! Еще там имеются два бармена, один с Явы, другой с Бали (оба жулики). Моряки добавляют местного колорита. Но хватит, пойду к холодильнику. Мне опять нужно заправиться. Пожелайте мне удачи.



Это было написано в начале января 2006-го, после того, как мы сделали перерыв на Рождество во время тура Bigger Bang. Я снова собирался в дорогу, в первый раз играть на Супер Кубке, в феврале, а затем, через две недели, нам предстояло выступить на самой большой сцене в истории рок-н-ролла, в Рио, перед более чем миллионной аудиторией. Очень насыщенная программа для начала года. Ровно год назад, когда я гулял по пляжу, взбираясь на прибрежные скалы, ко мне приехал Пол Маккартни, который накануне играл на Супер Кубке в тот год. Конечно, это было очень странно, что мы встретились здесь через все эти годы, и в то же время это было лучшее место для нас, потому что у нас с ним появилось время поговорить обо всем, возможно, впервые с тех ранних лет, когда они уже вовсю продавали свои песни, а мы еще ничего не писали. Он просто заехал ко мне, потому что узнал, где я живу, от моего соседа Брюса Уиллиса. Он сказал: “Я только что с дороги. Надеюсь, это нормально. Извини, что приехал без звонка”. А так как я всё равно никогда не отвечаю на телефонные звонки, то он в любом случае не мог предупредить меня о своем приезде. Я понял, что Пол специально нашел для этого свободное время. Мы шли с ним по длинному пляжу, и, как я понял позже, у него уже тогда были проблемы. В той поездке с ним была Хизер Миллс, и до их разрыва оставалось совсем недолго. Он стал приходить ко мне каждый день, когда его ребенок спал. Я никогда особо хорошо не знал Пола. С Джоном мы близко знали друг друга, Джорджа и Ринго я тоже знал достаточно хорошо, но с Полом мне не доводилось много общаться. Мы были по-настоящему рады видеть друг друга. У нас было о чем поговорить: мы вспоминали прошлое, говорили о том, как пишутся песни. Мы рассуждали о таких вещах, как разница между Beatles и Stones, о том, что Beatles были вокальной группой, потому что каждый из них мог петь как ведущий вокалист, а мы были в большей степени музыкальной группой – у нас был только один фронтмен. Он рассказывал мне, как благодаря тому, что он левша, они с Джоном могли стоять друг напротив друга с гитарами и играть, глядя на руки друг друга, как на свое отражение в зеркале. Тогда мы с ним начали играть так же. Мы даже начали вместе сочинять песню, получился номер Маккартни/Ричардс; листочек с этими стихами мы прикололи к стене, и он еще долго висел там. У меня возникла идея сыграть "Please Please Me" на Супер Кубке, но он сказал, что об этом нужно было предупредить их заранее, за несколько недель. Я вспомнил его веселую пародию на песню Роя Орбисона, и мы начали петь ее. Мы рассуждали о собаках, и о многом другом. Потом мы дошли до того, что придумали специальный проект - собрать экскременты разных знаменитостей, высушить их на солнце, очистить дождевой водой, покрыть шеллаком, и пригласить известного художника, чтобы он их разукрасил. Главная задача – уговорить знаменитостей сделать такое пожертвование. Элтон Джон согласился бы, он классный парень. Джордж Майкл тоже пойдет на это. А вот как насчет Мадонны? В общем, мы от души посмеялись. Мы прекрасно провели время вместе. Теперь, год спустя, через две недели после Супер Кубка, мы направились на пляж Copacabana, чтобы дать бесплатный концерт, за счет бразильского правительства. Они построили мост, специально для нас, который начинался от нашего отеля и вел прямо к сцене, сооруженной на пляже. Я смотрел этот концерт в записи, и, увидев себя со стороны, я заметил, какой у меня там сосредоточенный вид, прямо за*бись. Проще говоря, выглядел я там ужасно мрачным. Но главное, чтобы звук был хороший, всё остальное не имеет значения. Я там был вроде няньки, следил за тем, чтобы всё шло как надо. И это понятно, ведь мы играли перед миллионом людей, причем половина из них находилась на другом берегу бухты, и я переживал, будет ли слышно всем, не оборвется ли звук где-нибудь на середине. Мы могли видеть лишь четвертую часть аудитории. По всему побережью, на две мили, были установлены большие экраны. Наверное, это было самое триумфальное выступление за всю мою долгую карьеру, не считая пары концертов в Японии. Потому что вскоре после этого я упал с дерева…

Спасибо!

Четверо из нас полетели на Фиджи и остановились на частном острове. Мы устроили пикник на пляже. Мы с Ронни решили искупаться, пока Жозефина и Патти готовили обед. Там висел гамак, Ронни быстренько занял его, мы просто обсыхали после купания. Там еще было дерево – это вовсе не была пальма – это было такое корявое дерево, с почти горизонтальными ветвями. Было видно, что люди сидели и до меня на этих ветках, потому что кора на них была местами стерта. Высота от земли была примерно семь футов. Так вот, я просто сидел на ветке, и обсыхал в ожидании обеда. Я услышал, как они сказали: “Обед готов”. Прямо передо мной росла еще одна ветка, и я просто решил схватиться за нее и мягко спрыгнуть на землю. Но я забыл, что мои руки были еще влажными после купания, и все в песке, и когда я схватился за ветку, руки у меня соскользнули, и я приземлился жестко на пятки, упал на спину и ударился головой о ствол дерева. Очень сильно. Я встал, и вроде бы всё обошлось. Какое-то время это меня не беспокоило. “Ты в порядке, дорогой?” – “Да, все хорошо”. – “Ну смотри, больше так не делай”. Через два дня, я всё ещё чувствовал себя прекрасно, и мы поехали кататься на лодке. Вода была гладкая, как зеркало, но стоило нам немного отплыть от берега, как начался сильный шторм. Жозефина, которая стояла на носу лодки, закричала: посмотрите туда. Я обернулся, тут набежала большая волна, лодка накренилась, и я упал назад, прямо на сиденье. И вдруг что-то случилось – я почувствовал пронзительную головную боль. Я сказал: нужно поворачивать назад. Я всё время думал: что это было? Но головная боль становилась всё сильнее. Я никогда не страдал головными болями, а если это и случалось, я принимал таблетку аспирина, и боль проходила. Я всегда сочувствовал таким людям, как Чарли, который страдал мигренью. Я даже не мог себе представить, на что это похоже, но на этот раз, кажется, я испытывал нечто подобное. Позже я узнал, что мне ещё повезло, что произошел этот второй удар. Потому что, когда я упал в первый раз, у меня образовалась трещина в черепе, и могло пройти еще много месяцев, прежде чем это обнаружилось бы, или пока я не умер бы от этого. Это могло вызвать постоянное внутричерепное кровотечение. Но после второго удара это стало очевидным. Той ночью я принял пару таблеток аспирина от головной боли, и это было моей ошибкой, потому что аспирин разжижает кровь – это нужно знать, когда убиваешь сам себя. И, видимо, во сне у меня были судороги, но я этого не помнил. Я подумал, что это просто кашель. Патти проснулась. “Что с тобой, милый?” – “Всё хорошо”. Потом у меня опять начались судороги, и следующее, что я увидел – Патти в панике бегает по комнате: “О, Боже мой!” Она начала звонить по телефону. К счастью для меня, несколько месяцев назад нечто подобное случилось с владельцем острова, и он знал эти симптомы. Прежде, чем я успел что-то понять, я оказался в самолете, летящем на главный остров Фиджи. На Фиджи меня обследовали и сказали: его нужно везти в Новую Зеландию. Меня повезли на самолете в Окленд, и это был самый худший полет в моей жизни. Они надели на меня смирительную рубашку, привязали меня к носилкам, и погрузили в этот самолет. Полет продолжался четыре часа, и всё это время я не мог двигаться, а это было для меня хуже всего. Я говорю: “Чёрт возьми, вы можете дать мне что-нибудь?” - “Только когда прибудем на место”. – “Но почему?” Я ругался, как сапожник. "Дайте мне что-нибудь обезболивающее, Христа ради!" - "Мы не можем это сделать, пока мы в воздухе". И так все четыре часа. В конце концов, меня доставили в больницу в Новой Зеландии, где меня уже ждал нейрохирург Эндрю Лоу. По счастливому совпадению, он был моим фанатом! Эндрю не говорил мне этого сначала, только потом он рассказал, что когда он был еще подростком, моя фотография висела у него над кроватью. И вот, я оказался в его руках. Я мало что помню из событий той ночи. Мне вкололи морфий. Когда я проснулся после всего, я чувствовал себя уже нормально. Я пробыл там дней десять, это была хорошая больница, очень хорошие медсестры. У меня была замечательная ночная няня из Замбии, очень милая. В течение недели доктор Лоу проверял меня каждый день. Я спросил его: “Ну, что там у меня теперь?” Он сказал: “Ваше состояние уже стабильное. Теперь вы можете лететь к своему доктору в Нью-Йорк или в Лондон, куда угодно”. Предполагалось, что я могу выбрать любую клинику в мире. “Но я не хочу никуда лететь, Эндрю!” К тому времени я узнал его достаточно хорошо. “Я никуда не полечу”. - “Да, но вам необходимо сделать операцию”. – “Вот что я тебе скажу. Ты мне ее сделаешь, и прямо сейчас”. Он сказал: “Вы уверены?” Я сказал: “Абсолютно”. Мне захотелось вернуть назад свои слова, которые случайно сорвались у меня с языка. Неужели я на самом деле сказал это? Я решил доверить кому-то свою голову, чтобы ее вскрыли? Но я знал, что поступаю правильно. Я знал, он один из лучших; он уже проверенный человек. Я не хотел идти к кому-то, кого я не знал. Доктор Лоу вернулся через несколько часов вместе со своим анестезиологом, шотландцем, по имени Найджел. Я подумал, что должен предупредить его, и я сказал: “Найджел, меня очень трудно уложить. Это до сих пор никому еще не удавалось”. Он сказал: “Посмотрим”. И уже через десять секунд я отрубился. А еще через два с половиной часа я проснулся, и чувствовал себя прекрасно. Я сказал им: “Ну, когда же вы начнете?” Лоу сказал: “Мы уже всё сделали, приятель”. Он вскрыл мне череп, высосал образовавшиеся там сгустки крови, затем приложил эту кость обратно на свое место, как маленькую шапочку, прикрепив ее к черепу шестью титановыми штифтами. Всё было хорошо, за исключением того, что теперь из меня торчали все эти трубки. Одна выходила отсюда, другая оттуда, а одна даже была вставлена в кончик моего члена. Я сказал: это что за хрень? Это еще зачем? Лоу сказал, что это капельница с морфием. Ну, если так, то ладно. Я не жалуюсь. И, на самом деле, с тех пор у меня ни разу не болела голова. Эндрю Лоу отлично справился со своей работой. Я пробыл там еще одну неделю. Они дали мне немножко больше морфия. Они были прекрасные люди. Они делали всё, чтобы я чувствовал себя комфортно. Я редко просил лекарства, но если мне было нужно, о кей, мне сразу всё давали. У парня, который лежал в соседней палате, была похожая травма. Он ехал на мотоцикле без шлема и попал в аварию; он лежал там и постоянно стонал. Медсестры часами стояли у его кровати и терпеливо уговаривали его.

Между тем, я быстро шел на поправку, и чувствовал себя всё лучше. Следующий месяц я провел в маленьком Викторианском пансионе в Окланде, и туда приехала вся моя семья, благослови их Господь. Я получал послания от Джерри Ли Льюиса, и от Вилли Нельсона. Джерри Ли прислал мне свой новый диск "Great Balls of Fire", первый тираж. Я повесил его на стену. Билл Клинтон прислал мне записку: “Выздоравливай скорее, мой дорогой друг”. Тони Блэр написал мне письмо, которое начиналось так: “Дорогой Кейт, ты всегда был одним из моих героев…” Англия находится в руках человека, чьим героем являюсь я? Это страшно. Я даже получил послание от мэра Торонто. У меня была интересная возможность просмотреть мои некрологи, заготовленные на всякий случай. Джей Лено сказал: почему у нас не получается делать такие же крепкие самолеты, как у нас получился Кейт? Роби Уильямс сказал: его можно контузить, но его невозможно сломать. Много хороших слов было сказано в мой адрес, и всё благодаря тому, что я ударился головой, вдобавок ко всем остальным моим ударам. Чему я удивлялся, так это тому, что пресса навыдумывала вокруг этой истории. Если всё произошло на Фиджи, значит, там обязательно должна быть пальма, будто бы я полез на нее за кокосовым орехом, и упал с высоты в сорок футов. Потом в этой истории появились еще и какие-то дурацкие водные лыжи, которые я на самом деле терпеть не могу.
Вот как вспоминает об этом доктор Лоу.

Доктор Эндрю Лоу:
30 апреля в три часа ночи у меня дома раздался телефонный звонок. Звонили из частной клиники на Фиджи, где я работаю. Мне сказали, что к ним поступил больной с внутричерепным кровоизлиянием, и он довольно известный человек. Могу ли я с этим справиться? Потом они сказали, что это Кейт Ричардс из Rolling Stones. Я помню, его постер висел у меня на стене, когда я учился в университете, я всегда был фанатом Rolling Stones, и фанатом Кейта Ричардса. Всё, о чем мне сообщили тогда, это то, что он получил травму после падения с дерева, и что сканирование показало острую церебральную гематому. Я понял, что он нуждается в нейрохирургической помощи, но тогда я еще не знал, что ему потребуется операция. Это означало, что вследствие давления гематомы на мозг, одна половина мозга сместилась относительно средней линии, и давила на другую половину. В первую же ночь мне начали звонить нейрохирурги со всего мира, из Нью-Йорка, из Лос-Анджелеса, люди, которые хотели помочь. “Я просто хотел вас проконсультировать. Я разговаривал с тем-то и тем-то, они говорят, что нужно сделать то-то и то-то”. Мне звонили среди ночи и пытались рассказывать мне, как делать работу, которую я делаю каждый день. На следующее утро я сказал Кейту: я не смогу с этим справиться. Кейт ответил: можешь послать их всех на х.., и меня в первую очередь. Это были его подлинные слова. От этих слов мне сразу полегчало. Дальше всё пошло легко, потому что теперь мы могли принимать совместные решения, что мы и сделали. Каждый день я расспрашивал его о том, как он себя чувствует. Это давало мне возможность видеть ясную картину, и решать, как нам действовать дальше. У некоторых людей подобные тромбы разжижаются в течение примерно десяти дней, и тогда их можно удалить через маленькое отверстие, а не через большое окно. Это мы и пытались сделать, поскольку он чувствовал себя хорошо. Мы пытались проводить консервативное лечение, или обойтись самой простейшей операцией. Но сканирование показало наличие довольно большого тромба, который ещё дальше сместился в сторону средней линии, со времени первого обследования. Я ничего не делал, я просто ждал. Кейт пробыл здесь уже неделю, и в субботу вечером, когда мы с ним вместе ужинали, я заметил, что выглядит он не очень хорошо. На следующее утро он позвонил мне и сказал, что у него болит голова. Я сказал, что в понедельник мы сделаем ему сканирование. В понедельник ему стало еще хуже, он страдал сильной головной болью, он начал путаться в словах, и у него появилась некоторая слабость. Повторное сканирование показало, что тромб увеличился, и смещение относительно средней линии стало больше. Тромб необходимо было удалить, иначе он бы не выжил. Это было непростое решение для меня. Он действительно был очень болен, когда лег на операционный стол. Мы начали операцию в шесть или в семь часов вечера, 8 мая. Это был довольно большой сгусток, толщиной полтора, или может, два сантиметра. Как густой кисель. И мы удалили его. Там была повреждена артерия, которая кровоточила. Я просто закупорил эту артерию, промыл ее, и вернул на свое место. Вскоре он проснулся и сказал: “Господи, мне уже лучше!” Тромб перестал давить на мозг, и он сразу же почувствовал облегчение.
Его первый концерт после операции проходил в Милане; он нервничал, и я тоже. Больше всего я переживал за то, как он будет воспринимать чью-то речь и говорить сам. Есть мнение, что правая височная доля влияет на музыкальные способности, но правому полушарию мозга принадлежит доминирующая роль, там расположен речевой центр. Оно управляет левой стороной у праворуких людей. Мы все переживали за него. Он мог бы забыть, что делать, у него мог бы случиться приступ на сцене. Тот вечер был очень напряженным для всех. Кейт не подавал виду, но со сцены он уходил в состоянии эйфории, потому что он доказал всем, что он это может.

Они сказали мне, что я не смогу работать еще в течение шести месяцев. Я сказал – шесть недель. Через шесть недель я вернулся на сцену. Это было именно то, что мне нужно. Я уже был готов работать. Либо ты становишься ипохондриком и слушаешь, что тебе говорят, либо делаешь то, что сам считаешь нужным. Если бы я чувствовал, что я это не могу, я так бы и сказал. Мне говорят: как ты можешь это знать? Ведь ты же не врач. А я им говорю: я в порядке. Когда Чарли Уоттс появился на сцене через несколько месяцев, пройдя курс лечения от рака, он выглядел счастливым, как никогда. Он сел за свои барабаны, и вздох облегчения пронесся по всему залу. Когда я играл тот первый концерт в Милане, они тоже сидели, затаив дыхание. Я знаю это, потому что все они мои друзья. Они думали: возможно, он уже здоров, но сможет ли он теперь выступать? Зрители размахивали надувными пальмами, благослови их Господь. У меня замечательные поклонники. Они относятся ко мне с юмором, немного подшучивают надо мной. Я падаю с дерева, и они дарят мне дерево. Мне назначили препарат под названием Dilantin, который сгущает кровь. Кокаин, например, разжижает кровь, так же, как и аспирин. Эндрю рассказал мне об этом в Новой Зеландии. Он сказал: тебе ни в коем случае нельзя больше ударяться головой. И я сказал: о’кей. Я думаю, лекарство помогло мне. В июле я снова поехал на гастроли. В сентябре я впервые снялся в кино, сыграв эпизодическую роль капитана Тига в фильме “Пираты Карибского моря - 3”. По фильму я был отцом Джонни Деппа. Всё началось с того, что он попросил у меня разрешения использовать мой имидж для его роли. Всё, чему я научил его – это как поворачивать за угол, когда ты пьяный, не отрывая спину от стены. Всё остальное – это его находки. Я никогда не думал, что буду сниматься вместе с Джонни. Мы прониклись доверием друг к другу с первого взгляда. В первый съемочный день они дали мне сыграть в такой сцене: огромный стол, за которым сидят двое парней при свечах, один из них что-то говорит другому; тут распахивается дверь, я вхожу в комнату и убиваю этого ублюдка одним выстрелом наповал. Это стало для меня открытием. “Кодекс чести – это закон”. Я почувствовал себя в своей стихии. Это было прекрасное время для меня.
В тот же год Мартин Скорсезе снял документальный фильм, на базе двух концертов, которые Stones дали в Нью-Йорке, в театре Beacon. Он назвал свой фильм “Shine a Light”. Мы там зажигали. Я получил возможность почивать на лаврах. В свое время я наворотил много дерьма, и мне приходится жить с этим. Теперь я буду смотреть, как другие делают то же самое. Но есть такое слово – “пенсия”. Я не могу уйти на пенсию, пока не сдохну. Нас критикуют за то, что мы старые. На самом деле, и я всегла говорю это – если бы мы были чёрными, и наше имя было бы, например, Дюк Элингтон, то это считалось бы нормальным. Предполагается, что белые рок-музыканты не должны играть рок-н-ролл в нашем возрасте. Но я работаю не просто ради денег, и не только для того, чтобы записывать альбомы. Я здесь для того, чтобы что-то сказать людям, чтобы тронуть их сердца; иногда это бывает криком отчаяния: “Вам знакомо это чувство?”

December Child
Очень обстоятельный рассказ о падении с пальмы, не оставляющий места для измышлений.

Большое спасибо!

AlexGB
не с пальмы, не с пальмы!!!
December Child
огромное спаибо! Ваш труд невозможно переоценить

damiano

не с пальмы, не с пальмы!!!

Ну это я так, чтоб любому было понятно о чем речь)
Про пальму все слышали!

December Child

Огромное спасибо за перевод. Очередной фрагмент жизни Кита прямо таки пропитанный позитивом несмотря на все печальные события. Это падение и его последствия. Желание жить и прислушиваться прежде всего к самому себе, в который раз помогает "Пальмовому Пирату" справится со всеми "зигзагами неудачи".

В 2007 году Дорис слегла после продолжительной болезни. Берт умер в 2002 году, но история, связанная с ним, всплыла в прессе за несколько недель до смерти Дорис. Какой-то журналист написал, что я нюхал пепел своего отца, смешанный с кокаином; будто бы я сам рассказал ему об этом. В прессе появились статьи с кричащими заголовками, обвиняющие меня в каннибализме. Это очень напоминало атмосферу прошлых лет, времен гонений на Stones. Известный журналист Джон Хамприс в своей радиопередаче задал вопрос радиослушателям: “Как вы думаете, Кейт Ричардс зашел слишком далеко на этот раз?” Что он имел в виду, сказав “на этот раз”? Наряду с этим появились статьи, в которых говорилось, что это совершенно нормально, что эта традиция, пришедшая из древних времен – принимать внутрь останки своих предков. Пресса разделилась на два противоположных лагеря. Я не стал ничего отрицать и не стал ничего подтверждать, я только сказал, что мои слова были вырваны из контекста. Если хотите знать правду, читайте мою записку к Джейн Роуз. Я написал ее, когда эта история грозилась выйти из-под контроля. Вот что там было написано: “Шесть лет назад умер мой отец, и его пепел всё это время хранился в черном ящике, потому что я никак не мог себя заставить развеять его по ветру. В конце концов, я посадил крепкий английский дуб, специально для того, чтобы рассыпать вокруг него пепел моего отца. А когда я открывал крышку ящика, немножко пепла просыпалось на стол. Я не мог просто смахнуть его, поэтому я аккуратно собрал его в щепотку, поднес к носу, и вдохнул. Пепел к пеплу, отец к сыну. Он теперь молодой, растущий дуб, и, должно быть, он любит меня за это”.

Незадолго до смерти Дорис, совет города Дартфорда решил дать названия новым улицам, расположенным недалеко от нашего дома - Sympathy Street, Dandelion Row, Ruby Tuesday Drive. Она ешё застала это. В больнице моя мама вела себя с врачами очень дерзко, и всё такое, но силы уже стали покидать ее. Анджела сказала: мы все знаем, что она скоро уйдет, это вопрос нескольких дней. Потом Анджела сказала: возьми гитару и сыграй для нее. Хорошая идея, я как-то об этом не подумал. Я находился в состоянии некоторого замешательства. В тот вечер, когда мы в последний раз были вместе, я сидел в ногах ее кровати с гитарой, и я спросил у нее: “Как ты себя чувствуешь, мама?” И она сказала: “Этот морфий – неплохая штука”. Она спросила меня, где я остановился. Я сказал: в Claridge. Она сказала: “Мы переходим в другой мир, не так ли?” Она дрейфовала между сном и реальностью под влиянием опиатов, и я сыграл ей несколько аккордов из "Malaguena", и еще кое-какие вещи, которые мы с ней знали, и которые я играл, когда был ребенком. Под эту музыку она и уснула. На следующее утро моя помощница Шерри, которая очень преданно и с любовью ухаживала за моей матерью, зашла к ней, как обычно, и спросила: “Вы слышали, как Кейт играл для вас прошлой ночью?” И Дорис сказала: “Да, он немного не попадал в такт”. Вот такова она, моя мама. Но я всегда доверял мнению Дорис. У нее был безошибочный вкус и прекрасный музыкальный слух, переданный ей от родителей, Эммы и Гуса. Первая вещь, которую научил меня играть мой дедушка Гус, была "Malaguena". А первый отзыв о моей игре на гитаре я получил от Дорис. Помню, как однажды она пришла с работы, а я сидел на верхней ступеньке лестницы и играл "Malaguena". Она прошла на кухню, и стала там возиться с кастрюлями и сковородками, а потом начала напевать вместе со мной. Вдруг она вышла из кухни и подошла к лестнице. “Это ты? А я думала, это радио”. Два аккорда "Malaguena", и ты уже дома.



_______

The End

Очень трогательная и жизненная концовка и так печально, что это конец.... Мне стоит сделать так, чтобы данный топик не затух, а тлел и горел костром его огромного таланта. Другими словами, вы еще прочитаете об этом парне.

Вот и закончилось наше с вами совместное чтение книги Кейта Ричардса "Life".

Спасибо за внимание!

Doomwatcher писал(а):Очень трогательная и жизненная концовка и так печально, что это конец.... Мне стоит сделать так, чтобы данный топик не затух, а тлел и горел костром его огромного таланта. Другими словами, вы еще прочитаете об этом парне.

... А если вы хотите что-то добавить, или перевести какие-то фрагменты книги, которые я пропустила, это можно только приветствовать!

И тебе спасибо за столько увлекательных минут.

А между тем в книге осталось еще столько всего интересного...

December Child

Обязательно переведу, ведь я еще и до середины оригинального текста не добрался.

Вот про Чарли так душевно написано...

Кит Ричардс: «Что же заставляет вас сочинять песни? Отчасти желание донести свою мысль до людских сердец. Вам хочется укорениться в этом сердце, или, по крайней мере, получить отклик, когда ваши слушатели становятся важнее инструмента, на котором вы играете. Расшевелить других людей, это превращается почти в навязчивую идею. Сочинить запоминающуюся песню и донести ее до сердца, чтобы «пробило» до самого основания. Нить, которая связывает всех нас. Удар ножом в самое сердце. Порою я думаю, что процесс сочинения песен можно сравнить с натяжением душевных струн с максимально силой, на пороге инфаркта».

НАРКОАД

Кит Ричардс: «Вот уж не знаю, как другие люди представляют себе наркотическую «ломку». Это бля, писец. Если сравнивать, конечно, это получше, чем ранение на войне, когда в окопах взрывом вам отрывают ногу и получше, чем смертельный голод. Но проходить через эту «прелесть», ой как не хочется. Все ваше тело выворачивает наизнанку и организм отвергает сам себя в течение трех дней. Вы знаете, что через три дня все успокоиться, и вы придете в норму. Но это будут самые длинные три дня в вашей жизни, и вам просто непонятно, зачем над собой так дико измываться, когда можно жить самой обычной, зае.ковой жизнью рок-звезды. А тут вы блюете и лезете на стены. Зачем так надругаться над собой? Не знаю. Я до сих пор не дам вам ответа. Ваша кожа шелушиться, кишки крутит-вертит, все суставы выворачивает, а вы блюете и срете под себя, одновременно, и дерьмо сочится из вашего носа и из ваших глаз. И когда это случается с вами впервые, вот тогда приходит резонная мысль: «Все, п.здарики, я подсел». Но даже в этом случае разумный человек не застрахован от наркорецедива».

На фото: Кейт и тот самый пёс Raz (Распутин), которого он привез из Москвы в 1998 году

http://video.yandex.ru/#search?text=%20 ... Je0P0Cw%3D

Здесь можно посмотреть он-лайн немецкий художественный фильм "Wilde Leben" ("Дикая жизнь"- 2007 г.) - об Уши Обермайер. В фильме есть эпизоды с "Миком" и "Кейтом".

December Child

Спасибо!